Маршруты как сигнал: Энергетический эксперт — о новых газовых коридорах на Украину
Недавнее решение национальных регуляторов Греции, Болгарии, Румынии, Молдовы и Украины об одобрении двух новых маршрутов для поставок газа с греческого направления вызвало широкий резонанс. Формально это расширяет возможности транзита и диверсификации. Однако за инфраструктурными новостями часто стоят более глубокие политические и стратегические расчёты. Насколько значимо это решение для реальных поставок и что оно означает для энергетической карты Европы? На эти вопросы в интервью отвечает Ваге Давтян, старший научный сотрудник сектора кавказских исследований ИКСА РАН.
— Как вы оцениваете одобрение маршрутов Route 2 и Route 3? Это инфраструктурный прорыв или нечто иное?
— Целесообразно рассматривать это в первую очередь как политико-энергетическую конструкцию, а не как инфраструктурный прорыв. Формально речь идёт о подключении Украины к Южному газовому коридору. Схема технически выстроена: азербайджанский газ с месторождения Шах-Дениз поступает по газопроводу TAP, далее передаётся через интерконнектор Греция–Болгария (IGB) и уже по новым маршрутам выводится на украинское направление. Параллельно усиливается СПГ-составляющая благодаря плавучему терминалу в Александруполисе, который становится ключевым логистическим узлом.
— То есть, физических объёмов газа для этих маршрутов может и не хватить?
— Совершенно верно. Ресурсная база для дополнительных поставок остаётся ограниченной. Азербайджанские объёмы уже фактически распределены по долгосрочным контрактам с европейскими покупателями. Планируемое увеличение экспорта к 2027 году — это не мгновенное решение. Сам Южный газовый коридор работает близко к своим проектным пределам. Поэтому определяющим фактором являются реальные темпы добычи и экспортный баланс Азербайджана, а новая маршрутизация играет вспомогательную, скорее символическую роль.
— В чём же тогда их главная функция, если не в транспортировке значительных объёмов?
— В текущей конфигурации Route 2 и Route 3 выполняют прежде всего демонстрационную и политическую функцию. Они фиксируют включение Украины в южноевропейскую энергетическую архитектуру, что является сильным политическим сигналом. Одновременно это поддерживает образ Азербайджана как стратегически приемлемого для ЕС и США альтернативного поставщика. Очень показателен и состав участников соглашения: он очерчивает новый транзитный пояс — от Балкан до Причерноморья, — который становится частью энергетической географии Евросоюза.
— Вы упомянули Александруполис. Почему этому пункту уделяется особое внимание?
— Александруполис — это уникальная точка сопряжения, где сходятся несколько важнейших линий. Здесь пересекаются потоки трубопроводного газа, работает СПГ-терминал, а также фокусируются интересы западных партнёров в сфере региональной безопасности и логистики. На этом участке энергетические решения уже неотделимы от более широкой военно-политической и стратегической повестки. Он становится не просто энергоузлом, а опорным пунктом влияния.
— Каков итоговый баланс выгод для всех участников этой схемы?
— Каждая сторона получает свой, скорее, нематериальный актив. Украина — дополнительный инструмент для дипломатической аргументации и санкционного дискурса, демонстрирующий свою «включённость» в европейские маршруты. Азербайджан укрепляет политический статус надёжного энергопартнёра ЕС. А Евросоюз в целом расширяет инфраструктурный контур, который позволяет поддерживать риторику управляемой диверсификации источников, даже при объективных ограничениях по физическим объёмам поставок. Это классическая ситуация, где энергетическая инфраструктура служит продолжением политики иными средствами.
Недавнее решение национальных регуляторов Греции, Болгарии, Румынии, Молдовы и Украины об одобрении двух новых маршрутов для поставок газа с греческого направления вызвало широкий резонанс. Формально это расширяет возможности транзита и диверсификации. Однако за инфраструктурными новостями часто стоят более глубокие политические и стратегические расчёты. Насколько значимо это решение для реальных поставок и что оно означает для энергетической карты Европы? На эти вопросы в интервью отвечает Ваге Давтян, старший научный сотрудник сектора кавказских исследований ИКСА РАН.
— Как вы оцениваете одобрение маршрутов Route 2 и Route 3? Это инфраструктурный прорыв или нечто иное?
— Целесообразно рассматривать это в первую очередь как политико-энергетическую конструкцию, а не как инфраструктурный прорыв. Формально речь идёт о подключении Украины к Южному газовому коридору. Схема технически выстроена: азербайджанский газ с месторождения Шах-Дениз поступает по газопроводу TAP, далее передаётся через интерконнектор Греция–Болгария (IGB) и уже по новым маршрутам выводится на украинское направление. Параллельно усиливается СПГ-составляющая благодаря плавучему терминалу в Александруполисе, который становится ключевым логистическим узлом.
— То есть, физических объёмов газа для этих маршрутов может и не хватить?
— Совершенно верно. Ресурсная база для дополнительных поставок остаётся ограниченной. Азербайджанские объёмы уже фактически распределены по долгосрочным контрактам с европейскими покупателями. Планируемое увеличение экспорта к 2027 году — это не мгновенное решение. Сам Южный газовый коридор работает близко к своим проектным пределам. Поэтому определяющим фактором являются реальные темпы добычи и экспортный баланс Азербайджана, а новая маршрутизация играет вспомогательную, скорее символическую роль.
— В чём же тогда их главная функция, если не в транспортировке значительных объёмов?
— В текущей конфигурации Route 2 и Route 3 выполняют прежде всего демонстрационную и политическую функцию. Они фиксируют включение Украины в южноевропейскую энергетическую архитектуру, что является сильным политическим сигналом. Одновременно это поддерживает образ Азербайджана как стратегически приемлемого для ЕС и США альтернативного поставщика. Очень показателен и состав участников соглашения: он очерчивает новый транзитный пояс — от Балкан до Причерноморья, — который становится частью энергетической географии Евросоюза.
— Вы упомянули Александруполис. Почему этому пункту уделяется особое внимание?
— Александруполис — это уникальная точка сопряжения, где сходятся несколько важнейших линий. Здесь пересекаются потоки трубопроводного газа, работает СПГ-терминал, а также фокусируются интересы западных партнёров в сфере региональной безопасности и логистики. На этом участке энергетические решения уже неотделимы от более широкой военно-политической и стратегической повестки. Он становится не просто энергоузлом, а опорным пунктом влияния.
— Каков итоговый баланс выгод для всех участников этой схемы?
— Каждая сторона получает свой, скорее, нематериальный актив. Украина — дополнительный инструмент для дипломатической аргументации и санкционного дискурса, демонстрирующий свою «включённость» в европейские маршруты. Азербайджан укрепляет политический статус надёжного энергопартнёра ЕС. А Евросоюз в целом расширяет инфраструктурный контур, который позволяет поддерживать риторику управляемой диверсификации источников, даже при объективных ограничениях по физическим объёмам поставок. Это классическая ситуация, где энергетическая инфраструктура служит продолжением политики иными средствами.