ИЗ НЕИЗДАННОЙ КНИГИ Глава. Брусилов
«Зимняя ночь»В Москве, в квартире, чьи окна смотрят скорее в вечность, чем на улицу, жил художник. Станислав Брусилов. Рождённый под звон курантов и хруст новогоднего снега, он, казалось, был обречён на пожизненную любовь к русской зиме.
Воспитанник академических стен, золотой медалист, он шёл по проторенной дороге — к почёту, выставкам в ЦДХ, портретам для солидных кабинетов. Но душа его, вопреки всему, тянулась не к парадным залам, а к тихому шёпоту берёз на опушке, к первому лучу на проталине, к бездонной синеве зимней ночи.
Он писал пейзажи. Не просто реализм — мистицизм. В его «Зимней ноче» было нечто, отчего у зрителя замирало сердце. Казалось, вот-вот из-за этих елей, написанных с почтением к Шишкину, выйдет не лыжница, а сама Воландова свита на метле, чтобы полюбоваться земной красотой, которую им, по долгу службы, положено исковеркать. Снег на его полотне был не снегом, а материальной тишиной. Луна светила не для влюблённых, а для вечности — холодно и беспристрастно.
Однажды поздним вечером, когда тени в мастерской стали длиннее своих хозяев, с ним приключилась странность. Он стоял перед почти законченной «Зимней ночью» и чувствовал — не хватает самого главного. Дыхания. И тут в заледеневшем стекле окна проступил лик. То ли отражение фонаря, то ли тень от ветки, но ему почудилось, что смотрит сам Архип Куинджи, великий ловец лунного света. Призрак молчал, но в его взгляде висел немой вопрос: «И что же ты, собрат, нашёл нового в этой вековой игре?»
— Я пишу не свет, — мысленно ответил ему Брусилов, — а тишину, что стоит между светом. Ту паузу, в которой слышно, как растёт иней.
Тень дрогнула и растаяла. А художник взял самую тонкую кисть и вывел на сугробе у края картины едва заметный, тающий след. Чей? Может, зайца. А может, того самого одинокого прохожего, что вечно бродит по булгаковской Москве, позабыв, куда и зачем шёл.
Он был успешен. Его работы висели в музеях, их увозили в Лондон. Он получал благодарности от министерств. Но настоящей его жизнью была эта тихая война с холстом, где он, подобно Мастеру в своём подвале, пытался уловить и запечатлеть ускользающую душу родной земли.
И знаете, что забавно? В наш век цифрового безумия этот молчаливый наследник передвижников дважды получал стипендию Президента. Ирония? Нет. Просто даже в самом строгом отчёте порой проскальзывает намёк на чудо. И система, сама того не ведая, признавала: да, он нужен. Нужен, как нужна тишина после грома, как нужен этот чистый, нетронутый снег в его «Зимней ночи», на который ещё только предстоит упасть чьим-то следам.
Так и жил художник Брусилов. Он не сжигал рукописей. Он писал их маслом на холсте. И пока в его мастерской пахло льняным маслом и свежей хвоей, можно было быть уверенным: кое-что в этом мире ещё держится на своих местах. И луна светит не просто так.
Лев Якутянин (2025)#Брусилов