Гаджизаде, с упорством, достойным более благородного применения, продолжает печатать свои абсурдные тексты. Как может согласованный текст иметь условие психопат? Условия должны быть определены до согласования, а не после.
Все условия были тщательно обсуждены, и Байрамов не зря отметил, что текст согласован, рассчитывая, что это может инициировать определенные процессы. И действительно, страны начали поздравлять, чем вызвали процессы немного иного толка, что видимо не очень понравилось Байрамову, но зато сильно радовался туповатый имбецил Гулиев, который через 2-3 дня понял что происходит, что уже, само по себе, для него большое достижение. Но какие теперь проблемы -то?
Когда акт согласования завершен, текст становится отражением идеи согласия. Единственной и неделимой истины, в которой формы и содержания совпадают. В таком тексте нет места для произвольного дополнения, потому что его сущность заключена в том, что он уже перестал быть пространством споров и условий. В нем сняты все прежние антиномии и разногласия, и он стал единым отражением общего разума сторон.
Добавление нового условия к уже согласованному акту есть вмешательство в совершенную форму идеи. Это вторжение в пространство уже воплощенного идеального образца, когда единство воли сторон перешло из мира мнений и споров в мир объективной необходимости и согласия. Таким образом, условие, введенное постфактум, есть нечто чуждое сущности текста. Это не диалектическое развитие, это инородное тело, разрывающее органическое единство.
Такое действие аморально по самой своей природе. Оно нарушает долг, который является внутренним законом разума, обязывающий уважать форму согласия как конечную волю сторон. Это поведение исходит не из царства целей и универсальных норм, а из произвольного каприза субъективного интереса. Оно обесценивает договор как моральный акт, лишая его внутренней истины и превращая в сговор, подчиненный сиюминутной выгоде.
Но и с позиции критики абстракций, подобная практика показывает свою пустоту. Если допустить внедрение условий после акта согласования, то сам термин «согласие» становится оболочкой без содержания. Это уже не выражение общей воли, а формальная маска, скрывающая под собой произвол и хитрость, в данном случае примитивную. В согласии исчезает его действительная, материальная правда, и оно становится лишь отвлеченным словом.
Истинный договор есть живая материя взаимодействия людей, где слова и поступки совпадают. Соглашение, в которое вторгается новое условие после того, как стороны выразили взаимную волю, это еще и подмена идеи самой справедливости, разрыв между понятием и реальностью, между обещанием и исполнением.
Все условия были тщательно обсуждены, и Байрамов не зря отметил, что текст согласован, рассчитывая, что это может инициировать определенные процессы. И действительно, страны начали поздравлять, чем вызвали процессы немного иного толка, что видимо не очень понравилось Байрамову, но зато сильно радовался туповатый имбецил Гулиев, который через 2-3 дня понял что происходит, что уже, само по себе, для него большое достижение. Но какие теперь проблемы -то?
Когда акт согласования завершен, текст становится отражением идеи согласия. Единственной и неделимой истины, в которой формы и содержания совпадают. В таком тексте нет места для произвольного дополнения, потому что его сущность заключена в том, что он уже перестал быть пространством споров и условий. В нем сняты все прежние антиномии и разногласия, и он стал единым отражением общего разума сторон.
Добавление нового условия к уже согласованному акту есть вмешательство в совершенную форму идеи. Это вторжение в пространство уже воплощенного идеального образца, когда единство воли сторон перешло из мира мнений и споров в мир объективной необходимости и согласия. Таким образом, условие, введенное постфактум, есть нечто чуждое сущности текста. Это не диалектическое развитие, это инородное тело, разрывающее органическое единство.
Такое действие аморально по самой своей природе. Оно нарушает долг, который является внутренним законом разума, обязывающий уважать форму согласия как конечную волю сторон. Это поведение исходит не из царства целей и универсальных норм, а из произвольного каприза субъективного интереса. Оно обесценивает договор как моральный акт, лишая его внутренней истины и превращая в сговор, подчиненный сиюминутной выгоде.
Но и с позиции критики абстракций, подобная практика показывает свою пустоту. Если допустить внедрение условий после акта согласования, то сам термин «согласие» становится оболочкой без содержания. Это уже не выражение общей воли, а формальная маска, скрывающая под собой произвол и хитрость, в данном случае примитивную. В согласии исчезает его действительная, материальная правда, и оно становится лишь отвлеченным словом.
Истинный договор есть живая материя взаимодействия людей, где слова и поступки совпадают. Соглашение, в которое вторгается новое условие после того, как стороны выразили взаимную волю, это еще и подмена идеи самой справедливости, разрыв между понятием и реальностью, между обещанием и исполнением.
😳 Условием согласованного текста , такое тоже есть оказывается.