«Это большая роскошь — жить на своей Родине».
❗️Левон Мелик-Шахназарян.
Лёва.
Он протянул руку с широченной, как оказалось, ладонью и представился:
— Лёва.
С тех пор он так для меня и оставался всегда Лёва, хотя был на десять лет старше меня.
Но называть этого молодого, спортивного и ироничного, с искромётным юмором парня, как-то иначе, не приходило просто в голову.
Я познакомился с ним осенним солнечным днём 1990 года в редакции ереванского еженедельника “Эпоха”, где я только начинал работать, а он уже был известным и популярным собкором в Арцахе.
После десяти минут нашего первого общения, заметив у меня на столе роскошную и разноцветную авторучку, он взял её, покрутил в руке, затем протянул мне и предложил куда-нибудь убрать, пока он не уедет.
— Зачем? — удивился я.
— Затем, что заберу себе, у меня к ним слабость и я их коллекционирую, — на полном серьёзе ответил Лёва.
Я рассмеялся, но ручку всё же опустил себе в карман.
Как-то было жаль с ней тогда расставаться. Через полгода эту ручку я ему подарил.
Прощаясь уже так, будто мы знали друг друга лет двадцать, я окликнул его у лифта:
— Лёва, а чья ладонь шире, моя или твоя?
— Моя, даже не сомневайся, — заметил он всё так же серьёзно и шагнул в лифт.
В январе следующего года мы сидели в его степанакертской квартире и беседовали до самого почти утра.
Меня туда он привёз после фильтрационного пункта, устроенного в городе местным командованием внутренних войск МВД СССР, откуда нас он с друзьями с большим трудом, но выцарапали.
Тогда в Степанакерте, как и по всему Арцаху, вовсю свирепствовали комендантский час и паспортный режим во главе с гнусным дуумвиратом — товарищем Поляничко и генералом Сафоновым.
Я и раньше осознавал, что мы не просто с ним коллеги, примерно знал и представлял какова его роль, место и значение в Арцахском движении, но истинные масштабы его личности понимал только теперь.
И понимал, как сложно, а порой смертельно опасно в тех условиях и в тех обстоятельствах всё то, чем занимался он и его единомышленники.
В конце апреля того же года началась печально известная операция “Кольцо.”
Центр в Москве решил покончить с вопросом Арцаха раз и навсегда тотальной депортацией армянского населения края. До самой осени, когда вместе с ГКЧП благополучно издохло и само “Кольцо”, я с Лёвой встречался всего пару раз.
Он не был озабочен или удручён, наоборот, на слегка осунувшемся лице застыло ожесточенное и упрямое выражение, казалось у Лёвы на лице буквально выступил заголовок одной из знаменитых тогда его статей:
— Мы — не жертва, мы — победим!
А неизбежно фатальная война постепенно подходила к своему закономерному началу.
По вполне понятным и объективным причинам встречаться мы стали всё реже и реже.
Самой памятной и увы, одной из последних встреч с Лёвой случилось зимой 1993 года в Шуши.
Я сидел в расположении одноименного отдельного батальона и вспоминая свое недавнее и недолгое офицерское прошлое, клеил листы топографических карт советского Генштаба и даже пробовал наносить на них имеющуюся, текущую боевую обстановку.
Не знаю как, но я не увидел, а скорее почувствовал, что в дверях кто-то стоит и улыбается. Это был Лёва.
Он, как всегда, очень торопился, предложил мне поехать с ним, а потом сразу же почему-то взял и передумал. Я тогда, наверное, и удивился и немного обиделся, а вечером узнал причины такого его, несколько странного поступка.
Для Международного Красного Креста нужно было снять документально доскональный и короткий фильм с многочисленными трупами убитого противника, которых та сторона просто отказывалась забирать, заявляя, что у него таких потерь нет. Многие из них оставались на поле боя не один месяц..
И скорее всего, Лёва просто не захотел, чтобы я видел и стал свидетелем всего этого.
Наверное, ни до, ни после, я не встречал человека, с которым было бы вот так взахлёб интересно говорить, разговаривать и слушать его.
Я и теперь не знаю человека, который знал бы так историю своей страны. Географию своей земли. Биографию каждой армянской, и не только, деревни. Я до сих пор знаю мало людей с такой всесокрушающей эрудицией.
❗️Левон Мелик-Шахназарян.
Лёва.
Он протянул руку с широченной, как оказалось, ладонью и представился:
— Лёва.
С тех пор он так для меня и оставался всегда Лёва, хотя был на десять лет старше меня.
Но называть этого молодого, спортивного и ироничного, с искромётным юмором парня, как-то иначе, не приходило просто в голову.
Я познакомился с ним осенним солнечным днём 1990 года в редакции ереванского еженедельника “Эпоха”, где я только начинал работать, а он уже был известным и популярным собкором в Арцахе.
После десяти минут нашего первого общения, заметив у меня на столе роскошную и разноцветную авторучку, он взял её, покрутил в руке, затем протянул мне и предложил куда-нибудь убрать, пока он не уедет.
— Зачем? — удивился я.
— Затем, что заберу себе, у меня к ним слабость и я их коллекционирую, — на полном серьёзе ответил Лёва.
Я рассмеялся, но ручку всё же опустил себе в карман.
Как-то было жаль с ней тогда расставаться. Через полгода эту ручку я ему подарил.
Прощаясь уже так, будто мы знали друг друга лет двадцать, я окликнул его у лифта:
— Лёва, а чья ладонь шире, моя или твоя?
— Моя, даже не сомневайся, — заметил он всё так же серьёзно и шагнул в лифт.
В январе следующего года мы сидели в его степанакертской квартире и беседовали до самого почти утра.
Меня туда он привёз после фильтрационного пункта, устроенного в городе местным командованием внутренних войск МВД СССР, откуда нас он с друзьями с большим трудом, но выцарапали.
Тогда в Степанакерте, как и по всему Арцаху, вовсю свирепствовали комендантский час и паспортный режим во главе с гнусным дуумвиратом — товарищем Поляничко и генералом Сафоновым.
Я и раньше осознавал, что мы не просто с ним коллеги, примерно знал и представлял какова его роль, место и значение в Арцахском движении, но истинные масштабы его личности понимал только теперь.
И понимал, как сложно, а порой смертельно опасно в тех условиях и в тех обстоятельствах всё то, чем занимался он и его единомышленники.
В конце апреля того же года началась печально известная операция “Кольцо.”
Центр в Москве решил покончить с вопросом Арцаха раз и навсегда тотальной депортацией армянского населения края. До самой осени, когда вместе с ГКЧП благополучно издохло и само “Кольцо”, я с Лёвой встречался всего пару раз.
Он не был озабочен или удручён, наоборот, на слегка осунувшемся лице застыло ожесточенное и упрямое выражение, казалось у Лёвы на лице буквально выступил заголовок одной из знаменитых тогда его статей:
— Мы — не жертва, мы — победим!
А неизбежно фатальная война постепенно подходила к своему закономерному началу.
По вполне понятным и объективным причинам встречаться мы стали всё реже и реже.
Самой памятной и увы, одной из последних встреч с Лёвой случилось зимой 1993 года в Шуши.
Я сидел в расположении одноименного отдельного батальона и вспоминая свое недавнее и недолгое офицерское прошлое, клеил листы топографических карт советского Генштаба и даже пробовал наносить на них имеющуюся, текущую боевую обстановку.
Не знаю как, но я не увидел, а скорее почувствовал, что в дверях кто-то стоит и улыбается. Это был Лёва.
Он, как всегда, очень торопился, предложил мне поехать с ним, а потом сразу же почему-то взял и передумал. Я тогда, наверное, и удивился и немного обиделся, а вечером узнал причины такого его, несколько странного поступка.
Для Международного Красного Креста нужно было снять документально доскональный и короткий фильм с многочисленными трупами убитого противника, которых та сторона просто отказывалась забирать, заявляя, что у него таких потерь нет. Многие из них оставались на поле боя не один месяц..
И скорее всего, Лёва просто не захотел, чтобы я видел и стал свидетелем всего этого.
Наверное, ни до, ни после, я не встречал человека, с которым было бы вот так взахлёб интересно говорить, разговаривать и слушать его.
Я и теперь не знаю человека, который знал бы так историю своей страны. Географию своей земли. Биографию каждой армянской, и не только, деревни. Я до сих пор знаю мало людей с такой всесокрушающей эрудицией.