🔺 Арцах и его люди
Я расскажу про одного всего оттуда человека. Арцахского обыкновенного старика. Я так никогда и не узнал, как его зовут.
И те, кто там никогда не жил, ни разу там не был, вдруг может поймут, какой там в массе своей живёт народ.
Было самое начало января 1991 года. Буквально пару дней после новогодних праздничных дней.
Наш вертолёт приземлился в Бердадзоре. На вершине одного из прилегающих холмов, где была устроена взлетная площадка.
Там же нас встретил чем-то очень разгневанный Игорь Мурадян, светлая ему память.
Он ругался на местные власти; имея, наверное, на это полное право и основание, по обыкновению добавляя смачные русские словечки, но обо всём этом как-нибудь и в следующий раз.
Не успели мы ненадолго разместиться в одном из принявших нас домов: отогреться, покурить, попить горячего чая, как с соседней, господствующей высоты, за которым лежало азербайджанское село Юханес, открыли по нам автоматную и пулемётную стрельбу.
Это было непередаваемым очень ощущением.
Я сотни раз стрелял из автомата и не только, но вот так, зная, что это не полигон, не учения, что стреляют самыми настоящими боевыми патронами и что самое главное, стреляют в том числе и по тебе, стараясь непременно попасть и убить, такое было впервые в моей жизни.
СССР казался хоть и тяжело больным, но нерушимым гигантом, в Москве продолжал разглагольствовать краснобай Горбачёв, но на окраинах гибнущей советской империи вовсю уже гремели выстрелы.
Было необычно и было, конечно, жутковато.
Однако на местных пацанов, которые сидели тут же с нами у печки и курили, стрельба никакого особого впечатления не произвела.
Лениво посмеиваясь, они объяснили, что после каждого прилёта вертолёта из Армении они так вот реагируют.
И посоветовали держаться просто от окон подальше.
Короче, мы переждали эту стрельбу, попили чайку, выкурили с полпачки сигарет, поболтали, потом получили причитающие нам продукты и отправились в соседнее село, где нам предстояло прожить целый месяц, а может и два.
Был морозный, но ясный и солнечный день, мы шли, кидались снежками, дурачились.
И вот так дурачась, в самом уже селе, кто-то нечаянно высыпал из одного кулька на землю убедительную кучку риса.
Земля была хоть и без снега, но мокрой, сырой, и мы — да, просто поленились, не захотели вставать тут же на морозе на карачки и собирать обратно с грязной земли весь этот рис.
Дошли до пустого дома, где нам предстояло отныне жить.
Начали ставить печку, кровати, забивать, чем придётся, зияющие окна, собрались даже рубить дрова.
Обустраивались, одним словом.
Стук в дверь. Стоит старик. Лет за семьдесят, может чуть больше. И в руках у него, в красных и закоченелых от мороза руках — наш рис.
Он по одному, по зёрнышку, собирал его, собрал его весь, промыл где-то и после принёс..
И сейчас протягивал его нам. С улыбкой на заросшей седой щетиной лице и в закоченелых и красных от мороза руках.
В которых лежал треклятый и будь он неладен, этот рис.
У вас в жизни было такое?
Чтобы пожирающий вас стыд и бесконечная благодарность, вместе соседствовали и не покидали вас, не давали вам покоя, вот уже больше тридцати лет.
Как давно я хотел об этом написать и как долго я не решался это сделать..
Ашот Сафарян, журналист
Я расскажу про одного всего оттуда человека. Арцахского обыкновенного старика. Я так никогда и не узнал, как его зовут.
И те, кто там никогда не жил, ни разу там не был, вдруг может поймут, какой там в массе своей живёт народ.
Было самое начало января 1991 года. Буквально пару дней после новогодних праздничных дней.
Наш вертолёт приземлился в Бердадзоре. На вершине одного из прилегающих холмов, где была устроена взлетная площадка.
Там же нас встретил чем-то очень разгневанный Игорь Мурадян, светлая ему память.
Он ругался на местные власти; имея, наверное, на это полное право и основание, по обыкновению добавляя смачные русские словечки, но обо всём этом как-нибудь и в следующий раз.
Не успели мы ненадолго разместиться в одном из принявших нас домов: отогреться, покурить, попить горячего чая, как с соседней, господствующей высоты, за которым лежало азербайджанское село Юханес, открыли по нам автоматную и пулемётную стрельбу.
Это было непередаваемым очень ощущением.
Я сотни раз стрелял из автомата и не только, но вот так, зная, что это не полигон, не учения, что стреляют самыми настоящими боевыми патронами и что самое главное, стреляют в том числе и по тебе, стараясь непременно попасть и убить, такое было впервые в моей жизни.
СССР казался хоть и тяжело больным, но нерушимым гигантом, в Москве продолжал разглагольствовать краснобай Горбачёв, но на окраинах гибнущей советской империи вовсю уже гремели выстрелы.
Было необычно и было, конечно, жутковато.
Однако на местных пацанов, которые сидели тут же с нами у печки и курили, стрельба никакого особого впечатления не произвела.
Лениво посмеиваясь, они объяснили, что после каждого прилёта вертолёта из Армении они так вот реагируют.
И посоветовали держаться просто от окон подальше.
Короче, мы переждали эту стрельбу, попили чайку, выкурили с полпачки сигарет, поболтали, потом получили причитающие нам продукты и отправились в соседнее село, где нам предстояло прожить целый месяц, а может и два.
Был морозный, но ясный и солнечный день, мы шли, кидались снежками, дурачились.
И вот так дурачась, в самом уже селе, кто-то нечаянно высыпал из одного кулька на землю убедительную кучку риса.
Земля была хоть и без снега, но мокрой, сырой, и мы — да, просто поленились, не захотели вставать тут же на морозе на карачки и собирать обратно с грязной земли весь этот рис.
Дошли до пустого дома, где нам предстояло отныне жить.
Начали ставить печку, кровати, забивать, чем придётся, зияющие окна, собрались даже рубить дрова.
Обустраивались, одним словом.
Стук в дверь. Стоит старик. Лет за семьдесят, может чуть больше. И в руках у него, в красных и закоченелых от мороза руках — наш рис.
Он по одному, по зёрнышку, собирал его, собрал его весь, промыл где-то и после принёс..
И сейчас протягивал его нам. С улыбкой на заросшей седой щетиной лице и в закоченелых и красных от мороза руках.
В которых лежал треклятый и будь он неладен, этот рис.
У вас в жизни было такое?
Чтобы пожирающий вас стыд и бесконечная благодарность, вместе соседствовали и не покидали вас, не давали вам покоя, вот уже больше тридцати лет.
Как давно я хотел об этом написать и как долго я не решался это сделать..
Ашот Сафарян, журналист
