Из неизданной книги
Глава. Абегян
Записки миниатюриста
В моей ереванской мастерской, где вековая пыль ложится на палитры и краски, объявился черт. Не классический, а советский — мелкий чиновник в потертом кителе, с вечной папкой. Он требовал объяснений: почему я пишу царей и святых, а не передовиков производства?
«Товарищ Абегян, — сипел он, — где динамика? Где порыв?»
Я молчал и смешивал краски — из растертых камней Арарата, из горных трав, из света, что падает через витраж в Эчмиадзине. Мои цари смотрели со стен, и в их глазах было море, по которому когда-то плыл ковчег.
Однажды ночью он ворвался ко мне растерянный.
«Они шевелятся! Тень от шлема колыхнулась!»
«Это вы впервые увидели, что в них есть жизнь. Жизнь на три тысячи лет. Это не пятилетку выполнять».
Он сел, и с него посыпалась невидимая пыль. «Но мне же докладывать…»
«Так и доложите, — не отрываясь от работы, сказал я. — Напишите, что выполнили план по культурному наследию. Что открыли народу его историю».
Он ушел. А наутро пришел с бутылкой коньяка и спросил тихо: «Правда, что вы эти буквы сами придумываете? Те, что похожи то на копья, то на виноград?»
«Правда. Буква — это портрет звука. Хотите, ваше имя напишу?»
Он захотел. И когда я вывел «Аркадий» древними письменами, вплетая виноград и сову, он заплакал. Сказал, что впервые прикоснулся к чему-то вечному, а не к квартальному отчету.
Его потом уволили. А я остался. Учу студентов слышать шепот пергамента и голос красок из-под штукатурки старых церквей. Говорю: «Ваш холст — эта земля, вся в трещинах. Пишите по ней».
Они смотрят на мои работы — не картины, а окна в мир, где время течет вспять. Искусство — это способ оживить тех, кого нет. Что я и делаю.
А когда садится солнце и тени царей ложатся на пол, мне слышится тихий смех. Может, моего старого учителя. Может, того, кто сам умел побеждать чертей пером. Главное — черта победили. А в нашем ремесле это и есть главное.
Лев Якутянин (2025)
———
Примечание
Мгер Мусэгович Абегян (1909–1978) — художник, который в разгар советской эпохи сделал своим главным предметом древнее армянское искусство: миниатюры, хачкары, библейские и исторические сюжеты. В мире, требовавшем агиток и плакатов, он писал царей, святых и эпических героев, создавая пространство тишины и вневременной памяти. Его творчество было внутренней эмиграцией — побегом не из страны, а из современности в вечность. Конфликт с системой для него был не идеологическим спором, а столкновением двух понятий о ценности: сиюминутного отчета и того, что остается на столетия. В этом споре его краски, вопреки всему, оказались сильнее циркуляров.
#МгерАбегян
Глава. Абегян
Записки миниатюриста
В моей ереванской мастерской, где вековая пыль ложится на палитры и краски, объявился черт. Не классический, а советский — мелкий чиновник в потертом кителе, с вечной папкой. Он требовал объяснений: почему я пишу царей и святых, а не передовиков производства?
«Товарищ Абегян, — сипел он, — где динамика? Где порыв?»
Я молчал и смешивал краски — из растертых камней Арарата, из горных трав, из света, что падает через витраж в Эчмиадзине. Мои цари смотрели со стен, и в их глазах было море, по которому когда-то плыл ковчег.
Однажды ночью он ворвался ко мне растерянный.
«Они шевелятся! Тень от шлема колыхнулась!»
«Это вы впервые увидели, что в них есть жизнь. Жизнь на три тысячи лет. Это не пятилетку выполнять».
Он сел, и с него посыпалась невидимая пыль. «Но мне же докладывать…»
«Так и доложите, — не отрываясь от работы, сказал я. — Напишите, что выполнили план по культурному наследию. Что открыли народу его историю».
Он ушел. А наутро пришел с бутылкой коньяка и спросил тихо: «Правда, что вы эти буквы сами придумываете? Те, что похожи то на копья, то на виноград?»
«Правда. Буква — это портрет звука. Хотите, ваше имя напишу?»
Он захотел. И когда я вывел «Аркадий» древними письменами, вплетая виноград и сову, он заплакал. Сказал, что впервые прикоснулся к чему-то вечному, а не к квартальному отчету.
Его потом уволили. А я остался. Учу студентов слышать шепот пергамента и голос красок из-под штукатурки старых церквей. Говорю: «Ваш холст — эта земля, вся в трещинах. Пишите по ней».
Они смотрят на мои работы — не картины, а окна в мир, где время течет вспять. Искусство — это способ оживить тех, кого нет. Что я и делаю.
А когда садится солнце и тени царей ложатся на пол, мне слышится тихий смех. Может, моего старого учителя. Может, того, кто сам умел побеждать чертей пером. Главное — черта победили. А в нашем ремесле это и есть главное.
Лев Якутянин (2025)
———
Примечание
Мгер Мусэгович Абегян (1909–1978) — художник, который в разгар советской эпохи сделал своим главным предметом древнее армянское искусство: миниатюры, хачкары, библейские и исторические сюжеты. В мире, требовавшем агиток и плакатов, он писал царей, святых и эпических героев, создавая пространство тишины и вневременной памяти. Его творчество было внутренней эмиграцией — побегом не из страны, а из современности в вечность. Конфликт с системой для него был не идеологическим спором, а столкновением двух понятий о ценности: сиюминутного отчета и того, что остается на столетия. В этом споре его краски, вопреки всему, оказались сильнее циркуляров.
#МгерАбегян