Category: Russian Community

  • Просмотр фильма «Время правды. Нюрнберг» в Русском доме в Гюмри В Русском доме в…

    Просмотр фильма «Время правды. Нюрнберг» в Русском доме в Гюмри
    В Русском доме в Гюмри состоялся показ фильма RT Documentary «Время правды. Нюрнберг», посвящённого событиям 1945 года и началу Международного военного трибунала — одного из самых значимых процессов в истории XX века.
    Фильм переносит зрителей в Нюрнберг — город, переполненный журналистами, адвокатами, свидетелями и участниками процесса со всего мира. В центре повествования — молодой переводчик советской делегации Игорь Волгин. Ветеран войны и полиглот, он оказывается не просто свидетелем, но участником исторических событий. Его встреча с юной русской девушкой Леной добавляет в строгую хронику человеческое измерение — тихую, уязвимую историю любви, которая проходит сквозь боль прошлого и напряжение настоящего.
    По итогам трибунала 12 нацистских лидеров были приговорены к смертной казни, семеро — к тюремным срокам, трое оправданы. Сегодня особенно ясно, что в Нюрнберге свершилось именно правосудие, а не расправа над побеждённым врагом.
    Фильм произвёл на зрителей сильное впечатление. Это история не только о суде над преступлениями, но и о людях — о выборе и ответственности.
    #кинопоказ #РусскийДомвГюмри
  • ИЗ НЕИЗДАННОЙ КНИГИГлава. Сарьян Он пришёл в себя не сразу. Сначала было ощущени…

    ИЗ НЕИЗДАННОЙ КНИГИ
    Глава. Сарьян
    Он пришёл в себя не сразу. Сначала было ощущение цвета — не зрительного, а телесного, словно вокруг него сомкнулась тёплая, плотная среда. Охра держала землю, синева наполняла высоту, зелень дышала между ними. Он стоял — и уже это удивляло. Под ногами ощущался камень: неровный, живой, настоящий.
    Перед ним нависали скалы. Они не служили фоном — в них была опора. За ними открывался горный проход, уходящий вглубь, где горы стояли слоями, будто само время выстроилось уступами. Пространство расширялось к плато, и там воздух становился светлее и свободнее, как в местах, где человек давно научился жить, а не сопротивляться.
    Он поднял взгляд. Над горами, почти вне земного движения, белела вершина Арарата. Не вся гора — только верхушка, как предел. Она не давила величием и не требовала поклонения. Она просто была — чистая, холодная, ясная, как память, к которой не прикасаются.
    — Значит, так, — тихо сказал он.
    Собственный голос прозвучал непривычно, и тогда он понял: он здесь не мысль и не воспоминание.
    Он двинулся дальше. Внизу, между холмами, текла река. В одном месте она срывалась небольшим водопадом — без шума и эффектности, словно спокойно выполняя свою работу. По берегам росли деревья — не густо, но так, что света и тени было ровно столько, чтобы человек не чувствовал себя лишним.
    Чуть в стороне стоял дом. На его плоской крыше женщины танцевали. Танец был круговым, замкнутым, древним. Они двигались без спешки и без задержек, так, будто сам круг существовал раньше них и переживёт их. Платья вспыхивали цветом, и этот цвет отзывался в горах, в холмах, в реке. Это был не праздник — это была форма жизни.
    Он подошёл ближе. Одна из женщин посмотрела на него. Во взгляде не было ни удивления, ни вопроса.
    — Ты вернулся, — сказала она.
    Он хотел ответить, но понял, что здесь слова не нужны. Круг сомкнулся, танец продолжился, и он не почувствовал себя посторонним. Напротив — стало ясно, что этот танец возможен и без него, и именно поэтому в нём нет фальши.
    У дороги стояли чёрные быки. Крупные, тяжёлые. Они не двигались, но в их неподвижности чувствовалась сила. Казалось, они удерживают землю одним своим присутствием. Он подошёл и положил руку на тёплую шерсть.
    — Вы здесь, чтобы мир не стал слишком лёгким, — сказал он.
    Бык медленно повернул голову. В этом движении не было ни согласия, ни отказа — только спокойное знание.
    Выше, на холме, стоял храм. Не высокий и не главный, но поставленный так, что без него всё вокруг потеряло бы равновесие. Он не притягивал взгляд — он собирал пространство. Река, дорога, дом, плато, даже Арарат сходились к нему не линиями, а внутренним смыслом.
    Он поднялся и остановился у входа. Входить не требовалось. Храм существовал не для шага, а для меры. И тогда стало ясно главное. Он оказался здесь не случайно. Он не вошёл в картину — он в неё вернулся. Не как художник. Как человек, которому однажды открылся этот мир.

    Этому миру не нужны объяснения и не требуется исправление. Он просто живёт.
    Он оглянулся в последний раз: скалы держали форму,
    горы уходили вглубь,
    Арарат стоял над всем,
    река текла, деревья дышали,
    женщины танцевали,
    быки удерживали землю,
    храм молчал.
    Он повернулся и пошёл вниз по дороге. Шаги не звучали, словно земля уже знала их и не нуждалась в подтверждении. Картина не удерживала его. Она отпустила.
    Когда его не стало, свет на камне у дороги дрогнул — и остался. Не следом. Тенью.
    Тенью человека, который ушел, но однажды видел этот мир так, как его больше не видит никто.
    Лев Якутянин (2025)
    #Сарьян #НеизданнаяКнига

  • ИЗ НЕИЗДАННОЙ КНИГИГлава. ТадевосянВетер с Арарата, несший в себе пыль тысячелет…

    ИЗ НЕИЗДАННОЙ КНИГИ
    Глава. Тадевосян

    Ветер с Арарата, несший в себе пыль тысячелетий и аромат виноградных листьев, завывал в печных трубах ереванской ночи. В студии на улице, которую потом назовут его именем, царил привычный хаос. На мольберте, точно на эшафоте, застыл портрет великого тенора — Шаляпин, но не в бархате и блеске рампы, а в странной, усталой задумчивости, словно певец только что допел последнюю арию и замолчал.
    А сам Мастер, Егише Мартиросович, сидел в плетеном кресле, и казалось, не кисть, а сама жизнь оставила тени под его глубоко посаженными глазами. Рядом с палитрой, усеянной красками, стоял недопитый стакан крепчайшего кофе, уже холодного.
    — Ну что же ты, — вдруг заговорил Мастер, обращаясь не к пустоте, а к портрету, — все молчишь? Петь устал? Или голос мой, армянский, не по-твоему, русскому медведю?
    Портрет молчал. Молчали и горы за окном — синие, тяжелые. И тогда Мастер перевел взгляд на другое полотно, то самое, над которым бился уже месяц. Там, из тончайших слоев лазури и охры, проступал лик Богоматери. До боли знакомый. Слишком знакомый, чтобы не узнать.
    Дверь скрипнула почти неслышно, и в студию вошел Гость в плаще — тот самый, чье появление никогда не бывает случайным.
    — Опять за святое взялся, живописец? — спросил он, присаживаясь на табурет и окидывая взглядом мастерскую. — Опять пытаешься соединить земное с небесным? Не боишься?
    — Боюсь, — просто ответил Тадевосян. — Только молния — она внутри. Вот здесь. — Он ткнул себя в грудь. — А с ней я живу давно. Выпейте кофе. Хотя… он остыл.
    — Кофе остывает, — заметил Гость, — искусство — нет.
    Он помолчал.
    — Я о твоей «Богоматери». Шепчут, будто писал ты ее с жены своей, с Анны. Земную женщину — в лик святой. Смело.
    — А если иначе нельзя? — резко ответил Мастер. — Если святость начинается не в каноне, а в самом близком? В материнском взгляде, в заботе, в страхе за другого… Я не икону пишу. Я пытаюсь ухватить смысл. А если в нем проступают черты Анны — значит, не соврал.
    Гость покрутил в пальцах тюбик ультрамарина.
    — Тебя за это и упрекают, — сказал он тише. — Говорят: раздвоился. То армянский, с закатами над Ани и Шаляпиным. То вдруг вселенский, византийский. Мол, не определился.
    Художник усмехнулся.
    — А кто определился? — сказал он. — Посмотрите на этот город. Камни урартийские, крест православный, тени персидских шатров, французские духи из тифлисских лавок. Все вместе. И все — правда. Армения — не остров. Она перекресток. Я просто стою на нем с кистью.
    Гость поднялся.
    — Прощай, Мастер. Ты устал. И Богоматерь у тебя выйдет. Потому что ты пишешь не из страха.
    Он исчез, оставив запах скипидара и ладана. Егише Мартиросович подошел к окну. Рассвет медленно заливал вершины. И вдруг показалось, что свет идет не от солнца, а от самих гор — будто они долго копили его и теперь отдают.
    Он знал только одно: этот свет нужно удержать. Заключить в краски. Иначе уйдет.
    Утром его нашли спящим в кресле. На мольберте стояла завершенная «Богоматерь». В ее строгом и тихом лике каждый узнавал что-то свое: черты святой, черты Анны, ту самую армянскую печаль, которую невозможно объяснить, но легко узнать.
    На полу лежал тюбик краски. Надпись: «Белая. Цинковые белила». Он был пуст.
    Лев Якутянин (2025)
    #ЕгишеТадевосян #НеизданнаяКнига
  • Особая тишина Лев ЯкутянинТуман здесь не набегает внезапно — он просто оказывает…

    Особая тишина
    Лев Якутянин
    Туман здесь не набегает внезапно — он просто оказывается вокруг, будто всегда был частью этого пространства. Он не скрывает мост и берег, а словно стирает их обыденный смысл. Мост уже не ощущается переходом; он становится направлением, намёком на путь. Вода внизу тёмная и неподвижная, в ней нет отражений — только бездонная, принявшая в себя всё, глубина.
    Здесь, у Белой Холуницы, в подобные утра рождается особая тишина. Не пустота, а нечто собранное, цельное. Кажется, любое произнесённое слово прозвучало бы кощунством, нарушило бы эту хрупкую полноту. Заснеженные металлические конструкции уходят в белёсую пелену, не давая обещаний и не требуя объяснений. Под ногами — твёрдый, звонкий наст, над головой — ровная, светящаяся мгла. И в этом промежутке человек осознаёт себя не центром мироздания, но лишь частью происходящего, одной из деталей пейзажа.
    Ветки по берегам замерли, отяжелевшие от инея, лишённые всяких украшений и лишних форм. Холод не давит и не пугает — он просто есть, как непреложный факт бытия. В такой тишине с особой ясностью чувствуется пауза: мир никуда не исчез, он лишь затаил дыхание на мгновение. И если остановить взгляд на мосте, теряющем очертания в молочной дымке, посещает простая, почти очевидная мысль: иногда кажется, что не мы движемся вперёд, а время медленно проходит мимо, бережно, не смея нарушить установившееся безмолвие.
    Белая Холуница — и река, и город в Кировской области. Река несёт свои воды в Вятку, а город, выросший из заводского поселения, хранит память о плавильных печах и металлургическом прошлом. Теперь это тихий, провинциальный уголок, где следы индустриальной эпохи молчаливо соседствуют с вечной, равнодушной и прекрасной, природой.

    #ОсобаяТишина #Россия #БелаяХолуница #Мост
  • Документальный фильм «Они приближали Победу», а также музыкально-поэтический спе…

    Документальный фильм «Они приближали Победу», а также музыкально-поэтический спектакль «Помни о войне» были представлены вниманию гостей Дома Москвы в Ереване в ходе тематического вечера, приуроченного к 84-й годовщине Битвы под Москвой.
    Героями фильма «Они приближали Победу» стали истинные герои – армянские ветераны Великой Отечественной, которые рассказывали о том, как началась война в жизни каждого из них, какой доблестный путь они прошли, служа в рядах Советской Армии, а также где и как они встретили долгожданную Победу. Некоторые из них сидели в зале и по окончании фильма были удостоены заслуженных аплодисментов и слов благодарности за свой подвиг в суровые годы войны. «Я хочу сказать огромное спасибо за то, что спустя 80 с лишним лет вы не забываете о нас. Отдельная благодарность Дому Москвы в Ереване и всем создателям фильма за то, что решили еще раз запечатлеть нас и сохранить наши воспоминания для истории и грядущих поколений. Ведь, к сожалению, год от года наши ряды редеют», – сказал в беседе с нами ветеран ВОВ Грант Карапетян.
    Во второй части вечера артисты Ереванского русского драматического театра им. Станиславского представили музыкально-поэтический спектакль «Помни о войне», в котором прозвучали всеми любимые песни военных лет и лирика известных советских поэтов. По словам постановщика, заслуженной артистки РА Вероники Сароян, все они – создатели и участники спектакля постарались вложить всю свою душу и выразить свое глубочайшее восхищение подвигом участников Великой Отечественной, а также вспомнить тех, кто положил головы во имя Победы и мирной жизни последующих поколений. «Тема войны близка мне до боли, наверное, из-за рассказов моего деда-фронтовика, дошедшего до Берлина. Видимо, сказалось и то, что я выросла на фильмах и песнях о войне. Поэтому я с большим воодушевлением принялась за эту постановку, «заразив» также своих коллег-артистов. Кстати, символично, что в нашем спектакле задействованы и юные артисты, что очень важно в плане сохранения памяти о великом подвиге наших отцов и дедов», – рассказала нам Вероника Сароян.
    В конце мероприятия председатель Объединения ветеранов Армении им. Маршала Баграмяна Симон Есаян, поздравив всех с годовщиной Битвы под Москвой, отметил: «Великая Отечественная война была также и нашей войной, поскольку мы были одной большой советской семьей народов. И армяне внесли огромный вклад в дело защиты Москвы и вообще в достижение Победы».
    Мероприятие было организовано Правительством Москвы, Департаментом внешнеэкономических и международных связей города Москвы, Московским Домом соотечественника и Домом Москвы в Ереване.
  • ДВА ВЕКА С АРМЕНИЕЙОб армянских русских в преддверии интервью с лидером молодёжн…

    ДВА ВЕКА С АРМЕНИЕЙ
    Об армянских русских в преддверии интервью с лидером молодёжного движения Русской общины Республики Армения Викторией Григорьевой.
    История семьи Григорьевых не нуждается в украшениях. В ней нет показной героики и нарочитой торжественности. Она прожита — шаг за шагом, поколение за поколением — на армянской земле, которая стала для этой семьи не местом пребывания, а Родиной. Почти два века — срок, за который исчезает случайность и остаётся судьба.
    Всё начинается с Григория Григорьева, известного также под фамилией Станкевич. Он был среди тех, кто стоял у истоков казачьих станиц Привольное, Кирово — ныне Амракиц — и Джалал-Оглы, сегодняшнего Степанавана. Это было время, когда землю нужно было не только осваивать, но и защищать. Он участвовал в строительстве церквей, в устройстве общинной жизни и, когда приходилось, вставал на её защиту с оружием в руках. Армения для него была не точкой на карте и не этапом службы. Это был дом, за который платили кровью и который передавали детям не как право, а как обязанность.
    Его сын, Константин Григорьевич, вырос уже в этой реальности. Казачья служба, военные события начала XX века, жизнь на пограничной земле стали продолжением того же выбора. Для него Армения была родной землёй, за которую отвечают без оговорок — так же, как отвечают за любую часть Отечества.
    Андрей Константинович Григорьев, сын Константина, родился и вырос в Армении. Отсюда он ушёл на Великую Отечественную войну — защищать и освобождать уже русскую землю. Он прошёл фронт, вернулся с Победой и вернулся именно сюда. Не потому, что не было других дорог, а потому, что его дом и его родина были здесь. Он знал цену войне и цену миру — и этот выбор был сделан осознанно.
    Его сын, Виктор Андреевич Григорьев, продолжил жизнь семьи в Армении. Он был не только атаманом, но человеком общины, нёс на себе ответственность за людей и традицию, возглавляя местное казачество. Он растил детей без громких слов, передавая им главное — уважение к стране, которая стала родиной для нескольких поколений Григорьевых, и память о том, что принадлежность к земле определяется не происхождением, а верностью.
    Сегодня Екатерина Викторовна и Виктория Викторовна Григорьевы — новое поколение этой семьи. Для них Армения не предмет поиска и не вопрос самоопределения. Это дом — родина, подтверждённая временем, судьбами и поступками предков.
    Виктория Григорьева, лидер молодёжного движения Русской общины Республики Армения, говорит от имени поколения, которое не выстраивает идентичность заново, а живёт ею. В её личной истории нет разрыва между прошлым и настоящим: служение предков и общественная работа сегодня — одна линия, протянутая через века.
    Предстоящее интервью — это разговор не только о молодёжи, проектах и будущем. Это разговор о преемственности. О памяти, которая не хранится в архивах, а проявляется в делах. О том, почему для армянских русских история — не прошлое, а ответственность за сегодняшний день.

    #Григорьевы #АрмянскиеРусские
    #МолодёжноеДвижение
  • Из неизданной книги Глава. Абегян Записки миниатюристаВ моей ереванской мас…

    Из неизданной книги
    Глава. Абегян
    Записки миниатюриста
    В моей ереванской мастерской, где вековая пыль ложится на палитры и краски, объявился черт. Не классический, а советский — мелкий чиновник в потертом кителе, с вечной папкой. Он требовал объяснений: почему я пишу царей и святых, а не передовиков производства?
    «Товарищ Абегян, — сипел он, — где динамика? Где порыв?»
    Я молчал и смешивал краски — из растертых камней Арарата, из горных трав, из света, что падает через витраж в Эчмиадзине. Мои цари смотрели со стен, и в их глазах было море, по которому когда-то плыл ковчег.
    Однажды ночью он ворвался ко мне растерянный.
    «Они шевелятся! Тень от шлема колыхнулась!»
    «Это вы впервые увидели, что в них есть жизнь. Жизнь на три тысячи лет. Это не пятилетку выполнять».
    Он сел, и с него посыпалась невидимая пыль. «Но мне же докладывать…»
    «Так и доложите, — не отрываясь от работы, сказал я. — Напишите, что выполнили план по культурному наследию. Что открыли народу его историю».
    Он ушел. А наутро пришел с бутылкой коньяка и спросил тихо: «Правда, что вы эти буквы сами придумываете? Те, что похожи то на копья, то на виноград?»
    «Правда. Буква — это портрет звука. Хотите, ваше имя напишу?»
    Он захотел. И когда я вывел «Аркадий» древними письменами, вплетая виноград и сову, он заплакал. Сказал, что впервые прикоснулся к чему-то вечному, а не к квартальному отчету.
    Его потом уволили. А я остался. Учу студентов слышать шепот пергамента и голос красок из-под штукатурки старых церквей. Говорю: «Ваш холст — эта земля, вся в трещинах. Пишите по ней».
    Они смотрят на мои работы — не картины, а окна в мир, где время течет вспять. Искусство — это способ оживить тех, кого нет. Что я и делаю.
    А когда садится солнце и тени царей ложатся на пол, мне слышится тихий смех. Может, моего старого учителя. Может, того, кто сам умел побеждать чертей пером. Главное — черта победили. А в нашем ремесле это и есть главное.
    Лев Якутянин (2025)

    ———
    Примечание
    Мгер Мусэгович Абегян (1909–1978) — художник, который в разгар советской эпохи сделал своим главным предметом древнее армянское искусство: миниатюры, хачкары, библейские и исторические сюжеты. В мире, требовавшем агиток и плакатов, он писал царей, святых и эпических героев, создавая пространство тишины и вневременной памяти. Его творчество было внутренней эмиграцией — побегом не из страны, а из современности в вечность. Конфликт с системой для него был не идеологическим спором, а столкновением двух понятий о ценности: сиюминутного отчета и того, что остается на столетия. В этом споре его краски, вопреки всему, оказались сильнее циркуляров.
    #МгерАбегян
  • 11 декабря в Посольстве России в преддверии новогодних праздников состоялся муз…

    🇷🇺🇦🇲 11 декабря в Посольстве России в преддверии новогодних праздников состоялся музыкальный вечер, в котором приняли участие представители органов государственной власти Республики Армения, аккредитованных в Ереване дипмиссий и международных организаций, общественно-политических, культурных, медийных и деловых кругов, соотечественники и молодежные активисты.
    🎙️ В своем выступлении на мероприятии Посол России С.П.Копыркин отметил важность углубления культурно-гуманитарных и духовных связей как одного из ключевых элементов отношений между Россией и Арменией, а также поздравил присутствующих с наступающими праздниками.
    🎶 Для гостей вечера была подготовлена насыщенная творческая программа в исполнении К.Шахгалдяна и А.Григорян, представивших известные произведения русских и армянских композиторов.
    #РоссияАрмения
    #НовыйГод2026

  • Путешествие по карте России — КостромаВ декабре Кострома становится тише. Снег е…

    Путешествие по карте России — Кострома
    В декабре Кострома становится тише. Снег ещё не везде лёг, асфальт тёмный, влажный, огни фонарей и витрин отражаются в нём мягко, без блеска. Вечер приходит рано, и свет зажигается один за другим, спокойно, как дома.
    Торговые ряды вытянуты вдоль улицы. Под арками светло и по-зимнему уютно. Здесь не задерживаются надолго, но идти приятно — шаги звучат глухо, воздух холодный и чистый.
    Площадь открытая, почти пустая. Звезда горит ровно, не привлекая внимания. Люди проходят мимо, каждый по своим делам, и следы на снегу быстро исчезают.
    Храмы видны издалека. Свет ложится на стены аккуратно, не меняя их строгих линий. Сумерки сглаживают углы, и всё выглядит спокойнее, чем днём.
    Деревянные дома стоят тихо. В окнах горит свет, за которым чувствуется обычная жизнь — чай на кухне, разговор, тепло. Ничего лишнего, но этого достаточно.
    Ёлки и гирлянды есть, но они не спорят с городом. Праздник чувствуется не в украшениях, а в самом воздухе — в запахе холода, в медленном шаге, в тёплом свете окон.
    По таким улицам хочется идти не торопясь, просто быть внутри этого вечера и запомнить его таким, какой он есть.
    #Кострома