Апрель 2018 года. Тысячи людей вышли на площадь в Ереване. На сцену выходит человек, одетый в военную форму, “под Монте”, с гипсом на руке и красным пятном, под святого мученика. Он начинает говорить. Работают камеры всех крупных западных каналов.
Дорогие мои, любимые соотечественники! Я преклоняюсь перед вами, о гордые граждане Армении. Мы объявляем начало бархатной революции в Армении. Моя программа в следующем.
Мы сдадим Арцах и переселим 120,000 армян. Они — веревка на нашей шее.
Мы уступим Азербайджану и Турции коридор в Мегри. Там не будет наших пограничников и таможенного контроля.
Мы снимем гору Арарат с наших государственных символов. Мы не будем больше говорить о Геноциде.
Мы создадим церковный раскол и организуем свою собственную церковь.
Мы арестуем всех тех священников, бизнесменов, оппозиционеров, которые будут с нами несогласны. Наши спецслужбы будут валить на пол и тащить в подвалы всех тех, кто посмеет нас критиковать.
Мы обвиним архиепископа армянской церкви в торговле наркотиками и потребуем смещения Католикоса.
Он заканчивает речь. На площади раздается хохот. “Вот, шутник, насмешил” подумали люди, расходясь по домам.
А он не шутил.
Дорогие мои, любимые соотечественники! Я преклоняюсь перед вами, о гордые граждане Армении. Мы объявляем начало бархатной революции в Армении. Моя программа в следующем.
Мы сдадим Арцах и переселим 120,000 армян. Они — веревка на нашей шее.
Мы уступим Азербайджану и Турции коридор в Мегри. Там не будет наших пограничников и таможенного контроля.
Мы снимем гору Арарат с наших государственных символов. Мы не будем больше говорить о Геноциде.
Мы создадим церковный раскол и организуем свою собственную церковь.
Мы арестуем всех тех священников, бизнесменов, оппозиционеров, которые будут с нами несогласны. Наши спецслужбы будут валить на пол и тащить в подвалы всех тех, кто посмеет нас критиковать.
Мы обвиним архиепископа армянской церкви в торговле наркотиками и потребуем смещения Католикоса.
Он заканчивает речь. На площади раздается хохот. “Вот, шутник, насмешил” подумали люди, расходясь по домам.
А он не шутил.