Рецепт для излечения армянского мира
(без претензий на истину)
Армянский мир — вещь упрямая. Его много раз отменяли, переносили, пытались упростить и приспособить, а он всё равно является без приглашения. С виноградом, книгой и памятью. Иногда — с чемоданом. Иногда — с пустыми руками, но с тем же упрямым взглядом.
Арцах в этом мире — не пункт повестки и не география. Это семейная фотография, которую прячут в ящик, но никогда не выбрасывают. Потому что выбросишь — и сразу станет легче. А армянам легче нельзя. Они так не устроены.
Армянская Церковь — из той же породы. Не институт, не ведомство и не элемент декора. Скорее, последняя несгораемая вещь в доме, которую выносят, когда уже горит крыша. С ней спорят, на неё злятся, её упрекают в несовременности, но без неё армянский мир каждый раз теряет опору и начинает шататься, словно человек, у которого внезапно вынули позвоночник.
Церковь пережила империи, реформаторов и энтузиастов. Она плохо поддаётся обновлениям и ещё хуже — удобству. В ней слишком много тишины для шумного времени и слишком много памяти для короткой выгоды. Проблема начинается не тогда, когда Церковь ошибается — она ошибалась и раньше. Проблема начинается тогда, когда от неё требуют быть удобной или покорной. Ручная для властей церковь перестаёт быть верой и превращается в службу сервиса с крестом на вывеске.
Армянский мир вообще плохо переносит удобство. Он лучше живёт в напряжении, чем в комфорте, лучше держится на внутреннем усилии, чем на внешних гарантиях. Поэтому объяснять миру, кто ты такой, — занятие неблагодарное. Мир всё равно не слушает. Зато легко разучиться слушать себя.
Идеального времени у армян тоже нет. Оно всегда где-то позади. Но жить приходится сейчас. Иногда — назло. Иногда — вопреки. Иногда — просто потому, что иначе нельзя.
Нация — это не лозунг и не митинг. Это язык, который не стыдно передать детям. Это память о погибших, которую не используют как разменную монету. Это способность помнить Арцах без истерики и без торговли — с тем достоинством, которое не кричит и не требует аплодисментов.
Шум здесь часто принимают за силу. Но самые стойкие армяне всегда говорили тихо. Иногда — шёпотом. Иногда — молчанием. И, пожалуй, самое трудное — не возненавидеть друг друга сильнее, чем тех, кто всегда был по другую сторону.
Если всё это не сработает — ничего страшного. Армянский мир переживал и худшие времена, и худшие инструкции. Главное, чтобы после всех попыток излечения оставался человек.
Остальное, как правило, либо прикладывается само, либо становится тем, о чём потом всё равно придётся писать.
Арсен Абрамян