ИЗ НЕИЗДАННОЙ КНИГИ Глава. 26 декабря 1991 года
День выдался на редкость — не то чтобы холодный, а внутренне промозглый, будто сама московская зима, в отведённый ей срок, усомнилась: а стоит ли?
В том самом здании, где коридоры были длиннее иных улиц, произошла тишайшая нелепица. В кабинете, на столе, прочнее госграницы, лежал один листок. Рядом замерло перо. В углу возвышался гипсовый гражданин с узнаваемым взором.
И бюст… сдулся. Не рассыпался, а сдулся. Он опал, и на мраморной плите осталось нечто, похожее на скомканную газету. Запах стоял мучной и затхлый.
Вошел человек с лицом бухгалтера, сводящего вселенский баланс. Кивнул бесформенной массе. Подписал листок и сунул в портфель.
— Финита, — сказал он пустоте.
— Любопытнейшее явление, — проскрипел из угла голос, похожий на сухой чернильный клей. — Семьдесят лет строили башню, чтобы в четверг она сползла в лужу, как недопеченный блин.
— Кто там?
— Дух Инвентарной Книги. Приставлен наблюдать за сдачей имущества. Теперь начнется тяжба за стулья и ковры. Я буду актировать. Смех!
— Записывайте, — сухо сказал человек. — Но внесите в графу «неприкосновенный запас»: первый спутник. Улыбку Гагарина. Строчку «Я помню чудное мгновенье». Ощущение, что за полярным кругом — свои. Это в расход не списать.
Он вышел. Дверь закрылась с мягким вздохом.
А снаружи Москва жила обыкновенным декабрьским житьём. В очередях обсуждали не судьбы империй, а слух об окорочках. Сновал народ, озабоченный тем, как из ничего сделать что-то. И сквозь эту суету проступало то самое, несписанное. Оно не имело герба. Оно имело вкус борща из общего котла и звук песен в купе. Оно было бесполезным, как совесть. И теперь, вырвавшись из-под гипса и параграфов, оно просто висело в воздухе — огромное, неоформленное, своё. Как тишина после отзвучавшей симфонии.
Лев Якутянин (2025)#СССР #Самороспуск #Декларация #26декабря