Николь Граевски, специалист по внешней политике России и российско-иранским отношениям:
Россия, по-видимому, готовится усилить своё влияние на будущее ядерной программы Ирана.
Сообщения о готовности Путина рассмотреть вариант с «нулевым обогащением» (zero enrichment) согласуются с давней российской стратегией – сохранять контроль над иранской гражданской ядерной энергетикой.
Москва на протяжении десятилетий удерживает практически монопольное положение в этом секторе, в значительной степени благодаря отсутствию у Ирана альтернативных поставщиков. После того как западные компании вышли из проектов в 1980–90-х годах, Россия вмешалась и завершила строительство Бушерской АЭС. Первоначально проект Бушер рассматривался как экономический – способ поддержать российскую атомную отрасль в 1990-х, однако со временем он превратился в инструмент политического влияния.
Контракты на поставку топлива и обязательства по вывозу отработанного ядерного топлива фактически исключили возможность для Ирана самостоятельно обеспечивать реактор или развивать параллельный плутониевый путь. В начале 2000-х годов Россия сознательно задерживала поставки топлива и затягивала строительство Бушера, чтобы вынудить Иран сотрудничать с МАГАТЭ. При этом Москва поддерживала санкции в Совбезе ООН, но стремилась смягчить их содержание, чтобы не повредить двусторонним отношениям с Тегераном.
Россия последовательно придерживалась позиции по ограничению иранских возможностей по обогащению урана внутри страны, одновременно предлагая альтернативу в виде внешних поставок топлива, как шаг по линии нераспространения. Именно на этой логике основывалась поддержка Москвой идеи топливного обмена для Тегеранского исследовательского реактора (TRR) в 2009–2010 годах. В 2014 году контракт по Бушеру был обновлён, закрепив исключительное право России на поставки топлива и вывоз отработанного ядерного материала, что окончательно институционализировало зависимость Ирана от «Росатома».
Недавние сообщения о готовности России поддержать идею «нулевого обогащения» подтверждают преемственность этой политики. Она позволяет Москве сохранять монополию в иранской атомной энергетике, позиционировать себя как посредника по вопросам нераспространения и, возможно, использовать это в торге с США.
Сейчас, по всей видимости, Москва готовится предложить новую формулу, приемлемую для Вашингтона: Иран сохраняет право на мирную атомную энергетику, но ограничивается в возможностях ведения внутреннего топливного цикла. Например, Россия может предложить хранение избыточного иранского обогащённого урана на своей территории под эскроу, либо создать совместное иранско-российское предприятие по управлению ядерными материалами, подобные идеи уже предлагались в прошлом.
При этом не исключено, что параллельно Россия начнёт более активно поддерживать Иран в вопросах вроде механизма snapback (автоматического восстановления санкций), а в чувствительных аспектах ядерной программы, неофициально оказывать техническое содействие в качестве страховки от давления Запада.
Наконец, важно учитывать, что отношения России и Ирана нередко развиваются по параллельным и даже противоречивым трекам. То, что на поверхности выглядит как предательство или уступка Западу, может на деле быть частью более глубокой закулисной координации, особенно в тех сферах, которые остаются вне поля зрения.