Собственно если говорить о по-настоящему серьёзной угрозе российской кампании в Сирии, то это именно она: втягивание в той или иной форме в конфликт уже не с террористами и прочей “вооруженной оппозицией”, а непосредственно с другим государством.
С этой точки зрения активное участие ВС РФ в операции в Идлибе, цель которой, называя вещи своими именами — освобождение данной провинции от турецкой оккупации — выходит за рамки исходно обозначавшихся целей кампании и превышает исходно принятые допустимые риски.
В 2015 неблагоприятных последствий, впрочем, удалось избежать. Надеюсь, удастся и сейчас.
Минимизации этих рисков способствует как правило наличие и доведение до оппонентов в той или иной форме неких правил ведения боевых действий (rules of engagement в западной терминологии), обозначающих зону боевых действий в том числе географически, но в открытой форме этого наши делать не стали. А сейчас уже трудно понять, был Идлиб одной из целей операции исходно, стал ей позднее, стал сам по себе или в ответ на те или иные шаги турок, и кто что об этом всем думает.
И нет, “просто мы правы а они враги” тут не работает. Не в ситуации, когда конфликт на территории третьей страны, исходно поданный как антитеррористическая операция, потенциально грозит привести ядерную державу к прямому столкновению с сильным государством — членом альянса, где имеются еще три ядерные державы.
